Матушка

Снег начал падать заполночь. Тихий, едва заметный. К утру вся округа, деревенские дома, дорога, обсаженная кряжистыми тополями, дальние холмы – всё побелело и обновилось. Мягкое укрывистое одеяло благолепным нарядом своим радовало глаз и взрослых, и детворы. Только матушка Наталья, выглянув во двор, равнодушно обвела взглядом снежное убранство. Дорожку на кладбище теперь пробивать придётся, с лопатой идти надо.

После вычитки утреннего правила у большой старинного письма иконы Богородицы, с которой печальными глазами смотрела на нее Матерь Божья, бережно прижимая к себе младенчика Иисуса Христа, после хлопот домашних, Наталья вновь приблизилась к иконе, поправила лампадку и вздохнула коротко: «Пора Гришу проведать».

Лопату выбрала полегче да пошире, снег вроде и небольшой, лёгкий, но расчищать тропинку сразу надо, иначе потом вовсе не пробраться. Надела дошку на вате, в шаль шерстяную закуталась и отправилась к могиле мужа. Скрипел снежок под ногами, дальше с морозами он повизгивать начнёт, точно поросенок молочный, сейчас же хрустел, как огурцы малосольные, Гриша их так любил. Матушка солила огурчики особым способом, и вкуснее не получалось ни у кого. Уж это все в деревне давно признали. А пироги да оладьи разве не признали? Вспомнилось ей, как лет десять назад, в Петров пост, прибежала соседская девчонка Галинка и с порога: «Теть Наташь, вас Батюшка к себе зовёт! К нам из Москвы едут! Про монастырь кино снимать!»

Наталья в ответ только руками развела – надо,так надо. Поспешила на призыв к Батюшке Алексею. Тот про киношников всё подтвердил и попросил её, как признанную мастерицу, на кухне поработать. А то они, мол, в пост приезжать боятся, оголодают, будто, в деревне. От этих последних его слов Наталью аж в жар бросило, взыграло ретивое: «Ах, так! Вот я вам покажу, какой у нас пост!»

К приезду киношников стол накрыли во дворе длиннющий, и чего там только не было. Супы-похлёбки в горшочках, грибы белые и всякие прочие в маринаде и без, картошка фаршированная, запечёная, кабачки во всех видах, пироги открытые и закрытые, кулебяки на четыре начинки, растягаи с ягодами лесными, кисели-квасы, горошницы, блинки овсяные кружевные с черникой, варенья, меды, узвары, квасы. А уж хлеб какой Наталья испекла, всем хлебам – хлеб. Духмяный, на домашних из хмеля дрожжах изготовленный. И вкус-то деревенских продуктов с городскими не сравнить. У киношников чуть животы не лопнули, а от стола всё отойти не могут. Утёрла матушка Наталья нос городским гурманам. Гриша гордился своей хозяйкой. Почитал.

«Только как же ты нас покинул? Зачем управился рано? Я должна была лечь, а не ты...» Могила мягко сияла белизной. Над ней строго чернел деревянный крест. Фотографию, прикреплённую к перекрестью, уже слегка припорошило, и матушка бережно обтёрла её рукавом, повесила обратно. Поправила свежие ещё венки, постояла у изголовья, опершись на лопату.

Когда возвращалась с кладбища и поравнялась с крайним домом, окликнули её. Обернулась – из калитки выскочила навстречу старушка-соседка. Поздоровались, и Марковна с ходу:

– На кладбище была? Да как не боишься! Или не слыхала: волки у нас объявились!

Матушка удивлённо вскинула брови на бабусю:

– Откуда здесь волкам взяться? Про них уже лет тридцать никто не вспоминает! – улыбнулась на слова соседки.

– А зря смеёшься! Я вот сама только по телевизору видела, в новостях передали. Три волка сбежали со двора в соседнем посёлке. Мужик какой-то в клетках зверей держал. Зачем – не сказали. Может продать в зоопарк хотел, может ещё для чего, это уж мне неизвестно. А только волков видели. Гуляют они по округе, в деревни заходят!

Марковна схватилась за локоть матушки Натальи, оглянулась по сторонам. Видно, и вправду боялась волков встретить.

– Ты уж слухай меня старую. Не ходи на кладбище. Не ходи, пока волков не поймают. Я вижу из окна, как ты могилу седьмой день проведуешь... Не надо. Пожалей себя, – частила Марковна не давая и слова вставить. – И то ведь, как пережить, рана свежая совсем... Сколько у нас этим вирусом проклятым заболели, сколько старых да больных свалились, а все выздоровели! Григорий твой самый здоровый был. Никогда его не забуду. Как запоёт на службе– дрожь по жилам пробегала! Не зря Батюшка его протодьяконом поставил, голос – с небес будто! И вот надо ж такое... А я чего тебе сказать хотела. У нас говорят, по молитве его Господь забрал.

Матушка Наталья молчала, локоть не отнимала, с места не двигалась. И соседка осмелела:

– Я сама, грешница, слыхала, как года два назад, когда у сына вашего рак признали, Гриша твой кинулся в ноги к батюшке. А тот ему: «Готов ты за сына умереть?» Григорий вроде дрогнул даже, отшатнулся от батюшки, а потом выдал: «Готов...»...

– ...а батюшка ему что? – глухо вымолвила Наталья.

– А батюшка сказал: «Ну, считай, вымолил ты его»...Вот так и было, клянусь, ни слова ни прибавила, клянусь! Как сечас помню! – закрестилась Марковна.

– Слава Богу..., – невольно вырвалось у матушки Натальи. Она освободила руку и, скрывая взгляд: – Спасибо, Марковна. Пойду я.

– А как сынок? Как здоровье его? Невестка родила?

– Невестка скоро.. вот-вот должна. Молюсь за неё. У Николаши – лучше вроде, ремиссия, врачи говорят.

– Ну, а ты как? У тебя ж тоже вроде признали... Мне сам Григорий твой проговорился. Или не подтвердилось?

– А чего мне сделается? – двинулась от неё Наталья. – Вот проведала Гришу – домой иду. Заходи в гости... А про молитвы Гришины знала я. Он как выпьет, от меня сторонится, а душа-то горит. Звонит друзьям, порой, плачет. Слышу однажды – причитает: «Как же я отпевать буду, как закапывать...Не приведи, Господи». Вот и управился...

Соседка хлюпнула носом, матушка Наталья коротко смахнула слезу.

Уличную снежную тишину разрезал телефонный звонок, сродни трамвайному.

Испуганная Наталья полезла в карман дохи: «Да где ж он окаянный!» Непослушными пальцами с трудом достала верткий аппарат: «Николаша!»

Ткнула кнопку. Молодой мужской голос прокричал и огорошил: «Ма, у меня сын родился! Настя сына родила! Гришу! Григория! Ты бабушка теперь!»

Даже Марковна, стоявшая в полуметре от Натальи, расслышала каждое слово и ахнула от радости.

Матушка Наталья, забыв про соседку, чуть пошатываясь, побрела домой, плотно прижимая к уху телефон, распрашивая про ребёнка и роженицу. А соседка крестила ее сухонькой своей щепотью, крестила, пока та не скрылась с глаз...